Судьбы наших долгожителей порой достойны не только газетных публикаций, о них бы книги писать да фильмы снимать. Мы, корреспонденты районной газеты, делаем то малое, что можем: рассказываем об удивительных биографиях земляков, чтобы постоянные читатели районки и те, кто, быть может, случайно взял номер газеты в руки и начал читать, уже не смог остановиться и прочел его до конца.
Такова история жизни и нашей землячки из деревни Богородицкое Надежды Алексеевны Гельфенштейн, отметившей 15 июня свой 90-летний юбилей.
В этот день от имени главы муниципального образования «Смоленский район» Ольги Павлюченковой ее поздравила заместитель главы Анна Криворот.
Нас встретила милая, улыбчивая и очень гостеприимная женщина, которая скорее походила на дочь именинницы: ну никак невозможно поверить в ее реальный возраст!.. Ко всем достоинствам стоит отнести и еще одно – Надежда Алексеевна оказалась великолепной рассказчицей.
Мы слушали ее ровный монолог, перебивая лишь возгласами удивления, горечи или досады. Публикуем его с незначительными поправками, оставляя эмоции за кадром.
Счастливая цифра 9
Родилась я в д. Рязаново Монастырщинского района. Деревня была очень бедной – 18 хат-развалюх в отсталом колхозе, ничего не давали на трудодни. У родителей было 11 детей, я – третья с конца, после меня две младшие сестренки. Спасали от голода 30 соток картошки да корова, ели траву, листья с деревьев, ягоды. До войны я окончила 2 класса.
Чужое горе как свое
Война отняла у нас отца, брат пришел раненый. После освобождения от немцев я за 5 километров носила почту от колхоза. Он был из двух деревень: Рязаново и Аверьково. Носила конвертики-квадратики, в которых были похоронки и обычные письма. Несешь, бывало, письмо, отдашь и бежишь от этого дома, а за спиной – женский крик. А другой раз ношу в сумке похоронку и нет сил отдать. «Детонька, а мне есть что?» – спрашивают люди. «Нет», – говорю. А всё равно отдать нужно. Это было очень страшно, не могла я больше быть разносчиком чужого горя. Если бы лично не коснулось, может быть, не так больно было бы…
Дорога в соседнюю деревню вела через лес. Весной всё растаяло. Смотрю – зеленая шинель и рука синяя, это немец убитый возле канавы лежал. От страха я побежала, упала, разбилась, добежала до сельсовета, там мне ссадины обмыли. Потом солдат куда-то делся, наверное, захоронили его, а я всё равно старалась это место быстрее пройти.
Две похоронки на отца
Мой отец два раза погибал и в Книге Памяти упомянут дважды. Служил он в тяжелой артиллерии и был тяжело ранен. В 1943 году мы получили извещение о его гибели. Прошел год, и мы собрались его помянуть. Я пошла за почтой и там увидела письмо от папы. Оказалось, что 11 месяцев он был в плену, чудом выжил. Как мы радовались! Солдат из части писал, что после плена он был не у орудий, а ездовым батареи. И командир писал маме, что ваш муж служит достойно и доставляет вовремя боеприпасы. Мол, если бы все так относились к службе, давно бы врага прогнали.
С письмом папа присылал благодарность от Сталина. Погиб он 19 марта 1945 года. Сослуживец сообщил, что немецкий самолет разбомбил обоз с боеприпасами. Собирали куски мяса людей и лошадей, перемешанные с землей…
Неизвестные солдаты
Во время войны нас у мамы пятеро осталось, остальные взрослыми были. Немцы нашу корову не взяли. Сестра шестиклассница учила немецкий и поняла из чужой речи, что ее не тронули, потому что увидели у нас много маленьких детей.
В деревню однажды нагрянули солдаты, видимо, вышедшие из окружения. Мы прятали солдатика из Ленинграда по имени Петя, и фамилия у него была, как у нас, – Караваев. Он говорит: «Надя, дай мне надеть гражданское что-нибудь». Дала ему вещи отца, свои он скрутил и под печку спрятал.
А потом приехали эсэсовцы и выловили всех. Переводчик спросил, кто пленный. Пятеро встали, они были в форме красноармейцев, их увезли на машине. А девятерых расстреляли прямо среди деревни. Похоронили мы их на кладбище.
Помню Колю Гудкова с Украины. Один был москвич, его так и называли – Леша-москвич. Настоящий здоровяк. Всё песни пел… Построили – и автоматную очередь по ним. Леша встал – по нему очередь, упал и вновь встал, и так трижды, только сказал: «Воды». Немцы уже не выдержали, сели на машины и поехали. Из ближнего дома принесли ведро воды, он опустил туда руки и лег, тело было у него, как решето…
Школа начальная и… университеты жизни
В школу ходила в Герчики, окончила 7 классов. Учиться нравилось, но приходилось много пропускать, потому что сидела с младшими. Если послушаю объяснение, могу без подготовки всё рассказать на пятерку. Мне хотелось быть учительницей русского языка. До сих пор помню много стихов.
После школы принимали в комсомол, но мне даже не в чем было поехать в Смоленск: босиком ходила до самого снега, а потом бурки с греками шили из одеял и шинели. Снег наберется, снимешь, вытряхнешь и снова наденешь.
Два года отработала в колхозе. Пахали на быках и коровах, запрягались в телегу, а на плечи накидывали лямки из брезента, которые в кровь стирали кожу.
Шел 1950 год. Пошла я в Смоленск за 36 км яйца продавать. Старшая сестра жила в городе с семьей, у нее был маленький сын. В нескольких очередях за хлебом отстояла я с племянником. «Дяденька, я кушать хочу», – подходил малыш к милиционерам, подавал им деньги, и так мы быстро накупили хлеба.
В дальней стороне
В то время в колхозе паспорта не давали, а без документов никуда не устроишься. И вот я увидела объявление, что в Коми АССР требуются рабочие, отправка уже завтра, и подъемные дают – 360 рублей! Шла домой с мешком хлеба, стерла плечи. Говорю маме, что хочу уехать. Мать в слезы. Я так понимала ее: сказать «нет» она не могла – хата валится, столбами подпирали, ремонтировать не на что, не говоря уже о том, чтобы другую строить, и отправить дочку в белый свет как в копейку тоже боязно. Решили: мир не без добрых людей, не дадут пропасть.
Утром проводила она меня до большака, а там и попутка подвернулась. Деньги, что мне дали, поделила с мамой пополам и поехала…
Попала я на лесоразработку: сучки рубили, бревна очищали. Часов ни у кого не было, уходили на работу с рассветом и дотемна работали, выходных не было, потом одно воскресенье свободным сделали.
Жили в бараках с печками прямо в лесу, на берегу реки. Дали наволочку, наматрасник и одеяло, даже спецовки не выдали. Мы травы нарвали, высушили ее и набили наволочки и матрасовку. Спали втроем с девчонками на деревянных топчанах.
Одна литовка пожилая была с дочкой, готовила нам еду. Дочка звала ее «мамите», а потом и мы ее стали так звать. Она и правда маму заменила всем. Мы же в платьишках приехали, так она пошила нам рубахи да штаны для работы, еду готовила. Питались мы треской по 42 копейки и самую дешевую крупу покупали – овсянку.
Возле железной дороги стояли три барака, потом на их месте построили общежитие и нас расселили, двенадцать девочек жили в одной комнате.
И увел девчонку…
Стал к нам в общежитие парень ходить, всё присматривался, а потом замуж меня позвал.
«Куда мне замуж, у меня мать больная, двое меньших и я голая-босая», – отвечаю. А он тоже жил здесь с матерью и младшими братом и сестрой. Они были из русских немцев и приехали из Одессы.
Как-то пришли мы с работы, затопили печь, поставили бак воды для купания, все же в смоле. Вот стою около печки, прислонясь. Открывается дверь, идет мой суженый с другом, подходит к моему топчану, одеяло скрутил, достал мой чемодан из-под кровати. Узел – через плечо. Оба взяли меня за руки и увели (смеется)!
Свекровь встретила хорошо. Стали в одной комнатенке жить. Свекровь – на топчане, а все мы – сестра с мужем, брат и я с Рихардом – на полу.
Потом дали отдельную комнату в этом же бараке. А когда привезли щитовые домики из комнаты и кухни, отдельное жилье раем нам показалось!
О любви
Год подходил к концу, и я должна была поехать в отпуск. Идем мы из кино вдоль железной дороги, а навстречу поезд. Я его за руку: «Пошли быстрее». А он ногу поставил на рельс и отвечает: «Я сейчас, шнурок развязался», – и вдруг схватил меня, прижал к себе и резко оттолкнул. На нем был плащ и пояс сзади завязан, и когда я от него летела, ухватилась рукой за этот пояс, рванула на себя, и тут состав промчался мимо. Машинист сигналил и кулаком нам грозил, что мы вроде играть на путях задумали. А муж сел и заплакал. «Что с тобой?» – «Ты уедешь в отпуск и не вернешься, а я не хочу и не смогу жить без тебя». – «С чего ты взял?» – «Слышал».
Оказалось, так мне отомстил незадачливый жених, который пробовал ухаживать, когда мы только приехали на Север.
В браке с Рихардом Фридриховичем мы 56 лет прожили, и двадцать из них – на Севере. Четверо детей у нас было. Дочь-первенец умерла в полтора года, здесь похоронили сына. Уже правнуку 20 лет. Приехали сюда и поселились за Красным Бором, на Белой станции.
Муж на бульдозере работал, я – на асфальтовом заводе. В Богородицком уже четверть века живу.
О счастье
– Надежда Алексеевна, расскажите о счастье. Когда вы были самой счастливой?
– А вы знаете, было! – восклицает она. Сестра свекрови жила в Челябинской области и всё звала нас к себе. Сыну Яше только два года исполнилось, я беременна дочкой была. Решили переезжать.
На новом месте стали замечать, что ребенок стал вялым, перестал есть и ходить. Врач спросил, откуда приехали, и вынес вердикт: если хотите сберечь ребенка, немедленно увозите его назад. Муж только устроился на завод, директор его не отпускал ни в какую. Я четыре дня как родила. Что делать? И вот с пятью пересадками одна с двумя детьми поехала на Север. Когда приехала, поняла, что это и есть счастье – и деток довезла живых, и сын вскоре поправился.
О душе
Во время нашего пребывания в доме именинницы не умолкал телефон – ей звонили родные и знакомые со словами поздравлений, справиться о здоровье и просто пообщаться. И это неудивительно, ведь к жизнерадостным людям всегда тянутся окружающие, чтобы зарядиться их оптимизмом.
Оказалось, что наша собеседница – еще и певунья, в ее семье пели мама и сестры. И, подтверждая сказанное, она порадовала нас частушками:
Хочу частушки вам пропеть,
Но это не так просто.
Извините, дорогие,
Мне уж 90!
Вот такая она, искренняя и открытая, добрая и веселая, умеющая радоваться каждому новому дню.
Знаете, Надежда Алексеевна, мне кажется, что вы и нас чему-то научили.
Елена ТРУФАНОВА.
